Правильное дыхание - Д. М. Бьюсек

Это, кажется, акварель, вид на город из окна занимает всю картину, рама окна почти совпадает с рамой картины. Город нечеткий, но узнаваемый – высотки, вставная челюсть проспекта… Из окна на город смотрит человек – молодой человек – почти мальчик – сидит спиной, о ужас, свесив ноги прямо в окно, как будто сиганет сейчас с огромной высоты – или полетит. Поза располагает к полету – спина, только кажется, что расслаблена, руки чуть согнуты в локтях – вот-вот и… И чем больше смотришь на его слегка расплывчатые контуры, тем больше их узнаешь – загривок, линию плеч, даже запястья…

Оля осторожно прищуривается в сторону Сергея Николаевича, пытаясь сравнить запястья, и сразу замечает, что он оторвался от тетрадей и смотрит на нее.

СН: – На самом деле это был первый этаж. Точнее, полуподвал. Из окна удобно было выходить, – тут же возвращается обратно к тетрадям и одновременно сводит пальцы, показывая, что осталось еще совсем немного.

О: – Ну вот, – поуютнее закутывается в одеяло, но через секунду ощущает потребность сходить, например, в душ. Одежда обнаруживается аккуратно сложенной на стуле справа за диваном, у окна – шторы в пол. Но одеваться не хочется, лучше бы просто набросить что-нибудь – плед? Будет неудобно. А с другой стороны, тут и так тепло. Встает и нагишом направляется в ванную и дальше по этапу. Вчера на двери ванной имелся халат – но сегодня, видимо, пал жертвой съема нервного напряжения. Приходится обходиться полотенцами – одно на подмокшую голову, а другое – саронгом. Заходит обратно в комнату, поддерживая сползающий тюрбан, и тут, конечно, разъезжается саронг. Пытается поймать и его, но замечает на себе взгляд Сергея Николаевича, уже покончившего с тетрадями, раздумывает суетиться и с достоинством выпрямляется. Скидывает тюрбан и гордо оглядывает присутствующую и воображаемую публику, уперев руки в боки, – вот вам, мол, strike a pose. Публика жмурится, то ли от смущения, то ли от удовольствия.

О: – (откинув голову, важно) Я надеюсь, Сергей Николаевич, что вы заслужили право на такое сокровище, – не выдержав, прыскает и проходит к креслу – он как раз успел подвинуться, так что ей тоже хватает места – впритык, но в обнимку в самый раз. Садясь, накрывается подхваченным с дивана пледом. Сергей Николаевич, все еще смеясь, целует ее куда попало, но вдруг отвлекается и застывает. Медленно кивает, как будто что-то вспомнив.

СН: – Да.

О: – Конечно, заслужил.

СН: – Нет… (пауза) Просто, знаешь, когда… – вдруг, впервые на ее памяти, начинает запинаться, – перед… нет, после. Да, после уже, ну… – раздраженно помахивает рукой в районе живота, – после операции. Перед этим я был вполне философски настроен: чему быть, тому не миновать, отец вон тоже довольно рано умер от того же самого, можно сказать, судьба, ничего не поделаешь. К тому же понятие «безвременной смерти» мне все равно казалось смешным, люди всегда умирали когда попало. А после… То есть, я уже заранее настроился умереть, да, причем желательно под наркозом – быстро и со всеми удобствами. Но не получилось (не без недовольства), а после… Понятно: нехорошо отходил от операции, унизительное лежачее положение – чувствовал себя как никогда паршиво. В связи с чем на меня накатило. Не знаю, праведное негодование? В общем, сильно обиделся. Да, все на свете случайно, но тем не менее – это было настолько несправедливо, что казалось издевательством. У меня было достаточно времени, чтобы оглянуться на свою жизнь и объективно признать, что я не сделал ничего, за что должен терпеть теперь подобное. Не участвовал во всеобщем вранье, не состоял ни в каких дурацких организациях, вел безупречный образ жизни, всегда работал и видел пользу от своей работы, насколько мог, ладил с людьми, был в прекрасной физической форме и обладал-таки железным здоровьем. Никаких вредных привычек. Ладно, по молодости курил, но рано бросил. С учетом такой характеристики быстрый вариант без мучений мне должен был быть гарантирован. И это еще, не принимая во внимание… – неважно, суть ясна. Валялся и – крайне нетипично для себя – исходил тихой ненавистью, хотя одновременно осознавал, что она а) непродуктивна б) мешает выздоровлению. Поэтому в итоге согласился на компромисс: я спокойно все терплю, но за это мироздание теперь у меня в долгу. То есть для баланса мне полагается не просто два или сколько там лишних года все той же жизни, которых я не просил, а что-то по-настоящему хорошее. Чего у меня еще вообще никогда не было. Или почти никогда… И знаешь, помогло. С тех пор все, что ни случалось хорошего, воспринимал извинительным подарком. Но такого… – смотрит на нее, изобразив изумление, – вот такого я совсем не ожидал. И когда ты сказала про «заслужил»… Хм, – только кивает, поджав губы.

О: – (с расстановкой) Сергей Николаевич. Небесная канцелярия в моем лице выносит вам свои извинения за причиненные неудобства. В качестве компенсации вам полагается личный ангел – одна штука.

СН: – Это скорее гурия, а не ангел.

О: – (с укором) Во-первых, у гурий масть другая. Во-вторых, Сергей Николаевич, если вас в данном ангеле что-то не устраивает, подайте нам жалобу, мы ее рассмотрим в порядке общей очереди. В-третьих, мы, конечно, могли бы послать вам более ангельского во всех отношениях ангела…

СН: – (быстро) Нет-нет, меня абсолютно всё устраивает.

О: – То есть вы принимаете наши извинения?

СН: – Да. И я очень вам признателен.

О: – Не будете больше переживать по всяким несущественным для нас поводам?

СН: – (пауза) Не могу обещать. Но думаю, теперь мне будет легче примириться с положением.

О: – Тогда распишитесь.

СН: – (смеется) Кровью?

О: – Вы за кого нас принимаете, это же совсем другой департамент. (возмущенно фыркает и ворчит) Конечно, лучше бы с ними связались – у них там и жизнь долгую дают, и сокровища с путешествиями, и тетенек красивых сколько хочешь, а здесь всего один дурацкий ангел…

СН: – Где расписываться-то?

О: – Да, где хотите, – приспускает плед, – здесь полно места, вон, хоть на крыле, – поворачивается к нему спиной, подставляя лопатку.

СН: – (послушно целуя лопатку) Подойдет?

О: – Мало.

СН: – Тогда я вас поймаю на слове насчет «где хочу», ладно?

О: – (с опаской) Ну, раз сказала…

***

– Ну и хватит с вас.

Первый слой краски готов, сидят-попивают что-то слабо-алкогольное, зачерпывая из большого графина – видимо, маргариту.

– Мам, я что всё сказать хотела! Картина-то?

– А что с картиной?

– Это ведь моя картина? Ну то есть… которая висла… висела всегда в моей комнате?

– Ну да. И висит.

– А ты ж говорила когда-то, что ее этот, как его, Саймон, забыла фамилию, нарисовал.

– Быть не может.

– Говорила.

– Ну, значит, нарисовал.

– Мама! Он тут, а картина-то там!

– Почему, картина тоже тут.

Маня:

– И то правда.

– А, да. …Мама! Маня! Фу на вас, – видит, что мама безнадежна, и вздыхает, – …все детство истории себя придумывала об этого пацана… Для себя. Себе. (Мама: «Знает ведь все, а говорит черт-те как») Как он прыгнул… А сначала летать научился…

Маня:

– Ну, так оно примерно и было. (в ответ на мамин взгляд) Ни-ни, я вообще ничего не знаю, (дочке) а насчет художника она меня тоже сейчас запутала, так что хорошо сидим, кука. Будь здорова, – чокается с ними маргаритой и выпивает свою залпом. – За дурные привычки и порочный образ жизни! С ними-то оно надежнее… А вообще, мать, что-то подзастряла ты на одном месте, понятно, что оно все из тебя теперь полезло, но так мы до самого интересного вообще никогда не дойдем.

– Не до самого интересного, а до твоего шкурного интереса. И ничего там интересного не было на самом деле.

– Ну вот здрасьте.

– Ладно-ладно. Но я предупреждала – как идет, так и идет, в кои-то веки без сокращений на вашу беду.

– А вот насчет сокращений – что это были за штуки-то в воскресенье?

– Какие штуки? А. Да. Просто похулиганили мы тогда еще как следует, вот уж что вообще никому и никогда рассказать не смогу. А потом он мне говорит: – Смотри, я сейчас нахожусь в состоянии «Проси, чего хочешь» – вплоть до отрезанной головы какого-нибудь религиозного товарища. Так что лови момент. Я подумала и говорю: – А научи меня еще машину водить. Но только опять в обмен на что-нибудь, так как не хочу злоупотреблять положением. Пришлось соглашаться – но свое желание решил придержать на потом. Машиной занялись в воскресенье, а в субботу вроде еще что-то было… – прикрывает глаза и потягивает маргариту.

***

– Танцы? Это да, но танцы – вы ж понимаете, чего тут рассказывать. Опережая события: основам он меня обучил, однако каждый раз через трения. «Две шаги налево, две шаги направо» – невелика наука, но я то и дело отвлекалась – или наоборот слишком втягивалась. Что вальс, что румба – сразу наводили на горизонтальные мысли, ноги подгибались. На каком-то этапе махнул на меня рукой и говорит: – В футбол играть умеете? Нет? Ну, просто ногой отбейте от колена, невысоко. Правой два раза, левой один… И всё, рок-н-ролл меня сожрал без остатка и без всяких задних мыслей. Он, конечно, носом крутил, немного свысока относясь к жанру «на попрыгать», но делать было нечего.